Александр Мешков и Нора Райт презентовали свои книги о сексе
Писатель Юрий Поляков досрочно отметил свой юбилей в компании Татьяны Дорониной
Юрий Поляков рассказал о Михаиле Ульянове, Марке Захарове и Татьяне Дорониной
Не судьба, а лихо закрученный детектив. С погонами и погонями, травлей и отравлением, угрозами и угрызениями. Не было места только смеху. А он все равно смеялся...
Теперь остались только слезы - на прошлой неделе культового писателя Владимира Войновича не стало.
За последние годы Владимир Николаевич не раз становился собеседником «МН». Говорил обо всем, абсолютно искренне, не стесняясь и не таясь. Конечно, в основном о прошлом - все-таки судьба за плечами уникальная. Но успел дать прогноз и на год нынешний. И, что удивительно, предсказание писателя уже начинает сбываться...
- В жизни я достиг гораздо большего, чем ожидал, и гораздо меньшего, на что был способен. По первому пункту могу сказать, что где-то до 20 лет вообще не думал, что со мной будет. Только в армии понял: надо как-то вырываться из этого капкана, в который меня жизнь засадила.
Я все-таки не получил образования - в школе занимался через пень-колоду, в институте всего полтора года отучился. Вынужден был работать: в колхозе, на заводе. И, в общем, жизнь мне ничего хорошего не сулила. Я просто сам восстал против своей судьбы.
По поводу второго пункта - да, можно сказать, что обстоятельства были выше. Но этими обстоятельствами я отчасти сам руководил. Дело в том, что, когда я начинал пробовать себя в литературе, была хрущевская оттепель. И то какой-то критик сразу заметил, что «Войнович придерживается чуждой нам поэтики изображения жизни как она есть».
Потом «оттепель» кончилась, наступили «заморозки». А я двигался дальше в том же направлении - по пути «изображения жизни как она есть». Мое развитие было совершенно естественным. Просто я думаю, что какие-то острые углы можно было и сгладить: замолчать на какое-то время, отойти в сторону. Но получилось так, что я вступил в борьбу с государством - бессмысленную, которая только выхолащивает...
- Неприятности у меня были с самого начала. Если первую мою повесть приняли еще благожелательно, то вторая - «Хочу быть честным» - вышла уже, когда начались идеологические проработки: встреча Хрущева с художниками в Манеже, прием писателей в Кремле. И поэтому секретарь по идеологии Ильичев сказал: что это такое - «Хочу быть честным»? Это что, мол, Войнович намекает на то, что в нашей стране трудно быть честным?..
Короче говоря, тогда уже попал в легкую опалу. А в 1966 году, когда я выступил в защиту Синявского и Даниэля, начались и более серьезные вещи. Наказывать стали с 1968-го, тогда я получил первый строгий выговор. И это сопровождалось полным запретом всего, что я написал.
У меня тогда пьеса «Два товарища» шла в 36 театрах страны, «Хочу быть честным» - в 50. И все это было снято. Причем не объясняли, за что запрещают, а говорили всякую чепуху. В Театр Советской армии, например, где «Два товарища» шли с аншлагом, пришел человек и сказал, что пьесу придется запретить, потому что Войновича поймали на границе, он пытался перевезти бриллианты.
Где-то говорили, что я уже уехал за границу, где-то - что я агент ЦРУ. Короче говоря, по всему Союзу запрещали со скандалом. Никакой литературной работы мне не давали...
- Когда исключили из Союза писателей, ко мне начал наведываться участковый и спрашивать, на что я живу. Приходит, мнется: вот, дескать, Владимир Николаевич, хотелось бы знать: вы вообще работаете где-нибудь? Я говорю: «Конечно, работаю». «А где?» - «Вот здесь, за этим столом. Писателем работаю».
Вижу, у него в глазах уже что-то мелькает, лукавинка такая. «Владимир Николаевич, но вас же исключили из Союза писателей». Я говорю: «Вы знаете, Толстого даже из церкви исключили, но он остался тем, кем был».
Но он опять стал канючить: вот, начальник просит, напишите объяснительную записку... Ну хорошо, говорю, напишу. Помню ее почти наизусть: «На запрос участкового Стрельникова сообщаю, что я пишу книги, которые издаются во многих странах мира (а меня уже печатали везде), и, как всякий известный писатель, зарабатываю достаточно для того, чтобы прокормить себя и свою семью. Данное объяснение считаю исчерпывающим». И подписываюсь: «Владимир Войнович, член-корреспондент Баварской академии изящных искусств, Французского ПЕН-клуба, почетный член американского общества Марка Твена».
Все - участковый уходит. Потому что это будет уже смешно - сказать, что тунеядец - член Баварской академии! Тем не менее через год этот участковый опять явился. «Владимир Николаевич, вы знаете, у нас сменился начальник, и он просит написать еще одну объяснительную записку». Я говорю: «А советская власть еще не сменилась?» Он опешил: «Да вроде нет». - «А раз не сменилась, значит, старый ваш начальник должен был передать мою записку новому. А я там написал, что считаю объяснение исчерпывающим».
- Я уезжать не хотел, и даже принципиально. Потому что мне намекали, и много раз. КГБ ведь действовал самыми разными способами, часто даже просто хулиганскими. И нападали на человека неугодного, и избивали, а потом его же тащили в участок и говорили, что он сам всех избил. А меня травили, угрожали убийством - было несколько прямых намеков.
Один гэбэшник мне сказал так: дескать, говорят про нас, что мы применяем какие-то страшные меры, политические убийства. Говорят, что и Виктора Попкова, художника, мы убили. А это не так. А дело в том, что он пьяный вышел из ресторана, полез в машину, а это была машина инкассатора, а инкассатор тоже был под мухой, и он выстрелил, и пуля попала сюда, а потом отсюда вышла... И смотрит на меня, как буду реагировать...
Тогда я написал письмо Андропову, что мой «Чонкин» уже опубликован, и теперь всем вашим «инкассаторам» его уже не остановить, а со мной вы можете делать все, что угодно. И после этого уже решил так. Мне 42 года. Ну хорошо, будем считать, моя жизнь кончена. Сколько проживу еще, столько и проживу. Но проживу весело и буду жить так, как хочу...
- В 1980 году я все-таки уехал. Стал думать: ну а что, собственно говоря, я здесь жизнь свою гроблю? Говорю жене: может, правда поедем уже - надоело. Она кивнула, соглашаясь: ну да. Тогда я громко несколько раз сказал у себя дома: «Я готов уехать». И тут же появился человек. Под видом агитатора - тогда были выборы в Верховный совет РСФСР. Спросил, почему не хожу на выборы. На что я ответил: не ваше дело. И тогда он мне сказал: «Владимир Николаевич, мне поручено вам передать, что терпение советской власти и народа кончилось. Если вы не измените настоящую ситуацию, ваша жизнь здесь станет невыносимой». «А моя жизнь уже невыносима, - говорю. - И если этот ваш ультиматум означает предложение покинуть страну, то я готов». Человек исчез. А спустя некоторое время мне подсунули под дверь приглашение прийти в ОВИР...
...Возвращался я в 1989-м, и чувства были противоречивые. Да, «Чонкина» здесь уже напечатали в журнале, причем тиражом небывалым - 3,5 миллиона. Но все это выглядело как-то очень странно. Сама встреча в аэропорту была смешная. Во-первых, ко мне тут же подбежали телевизионщики. «Вы рады, что приехали?» - «Да, очень рад». - «Наверное, хотите кого-то поблагодарить?» «Не хочу, - сказал я, - потому что приехал в свою страну и не обязан никого благодарить».
Наверное, это уже было хамство с моей стороны. Потому что, когда какое-то время спустя я встретил одного из тех телевизионщиков, он мне сказал, что они должны были дать этот репортаж в программу «Время», но когда везли пленку в «Останкино», им по рации передали, что, дескать, можете не спешить, сюжета не будет.
- Я думаю, что в первой половине 2018 года и у власти, и у народа будет хорошее настроение, даже некоторая эйфория. Путин наберет гораздо больше процентов голосов, чем прочат его политические противники, потом вновь назначат премьер-министром Медведева. Но уже к концу полугодия правительство и депутаты начнут принимать крайне непопулярные решения. В результате во второй половине года недовольная часть наших сограждан выразит свой протест выходом на улицы больших городов.
Протест, разумеется, будет подавлен убаюкивающими речами и отменой наиболее радикальных решений. После этого начнется шестилетний период стабильной турбулентности и стагнации...
Оставлю ернический тон и скажу следующее: для радужных ожиданий поводов мало. Но мне бы хотелось дожить до конца года и встретить 2019-й, который для многих из нас, уверен, станет откровением. В общем, доживем - узнаем...
