В пятницу, 13 апреля, сделанное президентом Трампом заявление о том, что США, Франция и Великобритания нанесут удары против сирийского режима в ответ на атаку с применением химического оружия, вероятнее всего, удивили тех, кто слышал, как в период предвыборной кампании в 2016 году он неоднократно критиковал «глупые» военные кампании США на Ближнем Востоке. Но, вступив в должность президента США, г-н Трамп изменил свой курс. Теперь он, очевидно, разделяет точку зрения о том, что Америка должна каким-то образом отреагировать на зверские преступления, совершаемые в Сирии — теперь он всецело поддерживает пристрастие Вашингтона к действию. В этом смысле между г-ном Трампом и его предшественником есть нечто общее. Они оба пришли в Белый дом, обещая изменить внешнюю политику Америки, но, столкнувшись с кризисами, уступили под давлением и согласились на вмешательство. Это пристрастие к действию является одной из главных проблем американской внешней политики. Оно порождает плохо продуманные интервенции и порой катастрофические долгосрочные последствия, эффект которых в эпоху г-на Трампа, скорее всего, только усилится. Концепция пристрастия к действию возникла в деловом мире, однако психологические исследования доказали, что люди в целом склонны делать выбор в пользу действия, а не бездействия. Ученые выяснили, что на чемпионатах мира по футболу голкиперы, к примеру, с большей вероятностью прыгнут за мячом в сторону, хотя у них будет больше шансов поймать мяч, оставшись в центре ворот. Разумеется, ставки во внешней политике намного выше, чем в бизнесе или футболе. Однако историки и политологи стали применять эту концепцию, чтобы объяснить некоторые решения таких лидеров, как Джордж Буш-младший, чьи импульсивные действия ученые объясняют его «нетерпением по отношению к ненужной отсрочке». Американская система способствует укреплению этой тенденции. Политическое давление и критика со стороны оппонентов в сочетании с привычкой СМИ осуждать бездействие могут сделать даже самых осторожных лидеров уязвимыми перед давлением. Военная мощь Америки и относительно низкая цена авиаударов еще больше укрепляют убежденность в том, что действие дешевле бездействия. Давайте рассмотрим реакцию на два недавних решения об интервенции.
В 2013 году г-н Обама решил не давать своего согласия на военные удары против сирийского режима. Вместо этого он договорился об уничтожении всех запасов сирийского химического оружия. Это был неидеальный компромисс, однако он существенно снизил вероятность применения химического оружия против мирного населения на несколько лет. В 2017 году г-н Трамп решил дать согласие на ракетный удар по сирийскому режиму в ответ на еще одну химическую атаку. Американские удары оставили несколько воронок на взлетно-посадочной полосе, но не смогли предотвратить атаки против мирных граждан и не смогли помешать сирийскому режиму вновь использовать химическое оружие. Хотя в первом случае решение г-на Обамы относительно благоприятно повлияло на течение сирийского конфликта, его повсеместно критиковали за бездействие. Между тем г-на Трампа превозносили за его бессмысленный удар, никак не повлиявший на ситуацию, и даже его критики, в частности Фарид Закария (Fareed Zakaria), заявили после удара: «Я думаю, что теперь Дональд Трамп стал президентом США». Действие вызывает похвалу, а бездействие — насмешки. Если действовать поспешно, у политиков не будет всей необходимой информации для принятия ключевых решений, и это помешает им тщательно продумать долгосрочные последствия. В лучшем случае — как это произошло с ракетными ударами г-на Трампа в 2017 году — ущерб от поспешных действий окажется незначительным. Но в других случаях он может оказаться катастрофическим. Вспомните решение администрации Обамы вмешаться в ливийскую войну в 2011 году. Скорость, с которой было принято то решение — на основании ограниченных разведданных и спорных предположений о надвигающемся геноциде — по сути, заставила США свергнуть Муаммара Каддафи. В результате мы получили европейский миграционный кризис и гражданскую войну, в которой, по мнению экспертов, было убито гораздо больше людей, чем было спасено в результате первоначальной интервенции. Собственная точка зрения г-на Обамы по поводу Ливии (и Ирака) и его критика пристрастия к действию, характерного для американской внешней политики, стали основой его решения воздержаться от нанесения удара по Сирии в 2013 году. Г-н Обама понял, что плохо продуманные военные кампании могут оказаться еще более дорогостоящими. Дональд Трамп — это не Барак Обама. Если даже г-ну Обаме было очень трудно сопротивляться пристрастию к действию во внешней политике, представьте, насколько трудно это делать президенту, который не в состоянии контролировать свои порывы и склонен к «военноцентричной» внешней политике и для которого крайне важно одобрение СМИ. Уже через день после недавней химической атаки в Сирии твиты президента выдавали его готовность нанести удар, за которой не было никакой четкой цели, кроме возмездия. По слухам, его советникам пришлось уговаривать его подождать несколько дней, необходимых для того, чтобы собрать международную коалицию и выбрать подходящие мишени. Нужно быть полным решимости лидером, чтобы противостоять давлению «сделать хотя бы что-нибудь» в условиях кризиса. Г-на Трампа нельзя назвать таким лидером. Эмма Эшфорд занимается изучением вопросов национальной безопасности в Институте Катона.
*Экстремистские и террористические организации, запрещенные в Российской Федерации: «Свидетели Иеговы», Национал-Большевистская партия, «Правый сектор», «Украинская повстанческая армия» (УПА), «Исламское государство» (ИГ, ИГИЛ, ДАИШ), «Джабхат Фатх аш-Шам», «Джабхат ан-Нусра», «Аль-Каида», «УНА-УНСО», «Талибан», «Меджлис крымско-татарского народа», «Мизантропик Дивижн», «Братство» Корчинского, «Тризуб им. Степана Бандеры», «Организация украинских националистов» (ОУН).
Оставить комментарий
