В этом есть какой-то зловещий символ: почти всегда ко дню рождения великого киевлянина Михаила Булгакова 15 мая в Украине начинаются споры о его «украинскости» и полезности для независимой «нэньки». Не любят его украинские националисты, и этого шила в мешке уже не утаишь.
Сейчас вот в Киеве в процессе дерусификации под видом «деколонизации» хотят снести его памятник, установленные на Андреевском спуске у дома, где жила его семья. Дескать, уехал в Москву, значит, москаль. Но главных причин тут две.
Во-первых, не могут простить ему презрительно-ироничное отношение к потугам «самостийныков» построить свою «дэржаву» обязательно за чужой счет, а не собственными усилиями, талантом и трудом. Работой, в первую очередь, над собой. А Булгаков и не скрывал, что в высшей степени недоверчиво относится к попыткам создать нечто «украинское и великое» в отрыве от России и русской культуры. «Бухгалтеру в Киеве не бывать!» -- писал он о потугах «розбудуваты дэржаву» (построить государство) одной из нынешних икон всемирного украинства Симона Петлюры. А вы представляете, как он оценил бы аналогичные попытки Степана Банды, которого в детстве называли «Кошкодав» за его стремление укреплять украинскую волю путем удушения маленьких котят.
Тут Мастер все же несколько ошибся: в XXI веке бухгалтер, (причем сельский, как Булгаков и «любил» до рвоты) был 5 лет президентом Украины. Но не зря же президентство Виктора Ющенко назвали «пятилеткой безумия». А о том, во что это вылилось для Украины сейчас и говорить не хочется…
Во-вторых, -- и это всегда выпячивается произвольно или чаще всего непроизвольно, но с маниакальностью прыща на заднем месте, мечтающего стать пупом земли, -- украинские «мытци» (творцы) завидуют его огромному и неподдельному таланту. Тяжело, злобно, безысходно завидуют, зубы в скрежете до корней стирают.
Справедливости ради следует отметить, что таланту Булгакова завидовали и в Москве, куда он перебрался в начале 20-ых годов. Но там ему немного повезло – его бесспорный талант заметил и по достоинству оценил… Иосиф Сталин. Да-да, первое лицо первого в мире рабоче-крестьянского государства, как сейчас говорят, тиран и диктатор, самодур и политический беспредельщик.
Даже Сталин понимал, что без подлинной литературы государство, даже рабоче-крестьянское, не будет полноценным. И что, к примеру, Демьян Бедный может быть какое-то время «творческим знаменем современности», но в будущем бедными станут и государство, и народ.
Короче, в феврале 1929 года на встречу с «вождем мирового пролетариата» в советскую Москву из советского же Киева отправилась делегация украинских литераторов и творцов во главе с начальником Главискусства Украины Александром Петренко-Левченко, заведующим Агитпропом ЦК КП(б)У Андреем Хвылей (Олинтером) и руководителем Всеукраинского союза пролетарских писателей, Союза писателей Украины Иваном Куликом. Организовал встречу бывший к тому времени руководитель Украины Лазарь Каганович.
Что происходило на той встрече, рассказали в 1991 году к 100-летию со дня рождения Михаила Булгакова в пятом номере журнала «Искусство кино» Ольга Юмашева и Илья Лепихов, которые опубликовали статью «И. В. Сталин, краткий курс истории советского театра» и в ней обнародовали некоторые касающиеся Булгакова фрагменты стенограммы встречи вождя с украинскими «мытцями».
Сталин сам первым заговорил о Булгакове и встал на его защиту. Но украинцы требовали двух вещей:
а) отдать Украине Кубань, Курскую и Воронежскую области, якобы заселенные украинцами;
б) – запретить пьесу Булгакова «Дни Турбиных». За то, что она – «антиукраинская», ибо показывает в карикатурном виде борьбу украинцев за свою якобы независимость под руководством Симона Петлюры, гетмана Павла Скоропадского и подлинных большевиков. Да-да, именно в такой последовательности. Причем признали, что к Петлюре у них претензий не было. А вот к Булгакову были.
Пьеса «Дни Турбиных» тогда с успехом шла на сцене МХАТа с 1926 года до весны 1929-го. По легенде, она очень нравилась Сталину, который посещал представление не менее 18 раз. Потом пьеса была снята, а в московских так называемых литературных кругах началась бешеная травля самого Мастера. Но запевалами этого дела стали украинцы. Низкопоклонство перед сильными, с одной стороны, и взаимная ненависть, приправленная завистью к более талантливым и ведущая к внутренним распрям -- с другой, сыграли свою зловещую роль. Надолго. И играют по сей день…
И вот они, эти фрагменты, напоминаю, касающиеся Булгакова:
«Сталин: А я вам скажу, я с точки зрения зрителя скажу. Возьмите «Дни Турбиных». Общий осадок впечатления у зрителя остается какой (несмотря на отрицательные стороны, в чем они состоят, тоже скажу), общий осадок впечатления остается какой, когда зритель уходит из театра? Это впечатление несокрушимой силы большевиков. Даже такие люди, крепкие, стойкие, по-своему честные, в кавычках, должны признать в конце концов, что ничего с этими большевиками не поделаешь. Я думаю, что автор, конечно, этого не хотел, в этом он неповинен, дело не в этом, конечно. «Дни Турбиных» — это величайшая демонстрация в пользу всесокрушающей силы большевизма.
Голос с места: И сменовеховства.
Сталин: Извините, я не могу требовать от литератора, чтобы он обязательно был коммунистом и обязательно проводил партийную точку зрения. Для беллетристической литературы нужны другие мерки: нереволюционная и революционная, советская — несоветская, пролетарская — непролетарская. Но требовать, чтобы литература была коммунистической, нельзя. Говорят часто: правая пьеса или левая. «Там изображена правая опасность. Например, «Турбины» составляют правую опасность в литературе, или, например, «Бег», его запретили, это правая опасность». Это неправильно, товарищи. Правая или левая опасность — это чисто партийное (явление). Правая опасность — это значит люди несколько отходят от линии партии, правая опасность внутри страны. Левая опасность — это отход от линии партии влево. Разве литература партийная? Это же не партия. Конечно, это гораздо шире — литература, — чем партия, и там мерки должны быть другие, более общие. Там можно говорить о пролетарском характере литературы, об антипролетарском, о рабоче-крестьянском характере, об антирабоче-крестьянском характере, о революционном — нереволюционном, о советском, об антисоветском. Требовать, чтобы беллетристическая литература и авторы проводили партийную точку зрения — тогда всех беспартийных надо изгнать. Правда это или нет? Возьмите Лавренева, попробуйте изгнать человека, он способный, кое-что из пролетарской жизни схватил, и довольно метко, рабочие прямо скажут: пойдите к черту с правыми и левыми, мне нравится ходить на «Разлом», и я буду ходить, и рабочий прав. Или возьмите «Бронепоезд» Всеволода Иванова. Он не коммунист, Всеволод Иванов, может быть, он себя считает коммунистом. (Шум, разговоры.) Ну, он коммунист липовый. (Смех.) Но это ему не помешало написать хорошую штуку, которая имеет величайшее революционное значение, воспитательное значение, бесспорно. Как вы скажете — он правый или левый? Он ни правый, ни левый, потому что он не коммунист. Нельзя чисто партийную мерку переносить механически в среду литераторов. …С этой точки зрения, с точки зрения большего масштаба и с точки зрения других методов подхода к литературе, я и говорю, что даже и пьеса «Дни Турбиных» сыграла большую роль. Рабочие ходят смотреть эту пьесу и видят: ага, а большевиков никакая сила не может взять! Вот вам общий осадок впечатлений от этой пьесы, которую никак нельзя назвать советской. Там есть отрицательные черты, в этой пьесе. Эти Турбины, по-своему честные люди, даны как отдельные, оторванные от своей среды индивиды. Но Булгаков не хочет обрисовать того, что хотя они, может быть, честные по-своему люди, но сидят на чужой шее, за что их и гонят. У того же Булгакова есть пьеса «Бег». В этой пьесе дан тип одной женщины — Серафимы и выведен один приват-доцент. Обрисованы эти люди честными и прочее, и никак нельзя понять, за что же их, собственно, гонят большевики, ведь и Серафима, и этот приват-доцент — оба они беженцы, по-своему честные, неподкупные люди, но Булгаков, на то он и Булгаков, не изобразил того, что эти по-своему честные, неподкупные люди сидят на чужой шее. Их вышибают из страны потому, что народ не хочет, чтобы такие люди сидели у него на шее. Вот подоплека того, почему таких по-своему честных людей из нашей страны вышибают. Булгаков умышленно или неумышленно этого не изображает. Но даже у таких людей можно взять кое-что полезное. Я говорю в данном случае о пьесе «Дни Турбиных»...
Голос с места: Товарищ Сталин, как вопрос с Курской, Воронежской губерниями и Кубанью в той части, где есть украинцы? Они хотят присоединиться к Украине.
Сталин: Этот вопрос не касается судьбы русской или национальной культуры.
Голос с места: Он не касается, но он ускорит дальнейшее развитие культуры там, в этих местностях.
Сталин: Этот вопрос несколько раз обсуждался у нас, так как часто слишком меняем границы. (Смех.) Слишком часто меняем границы — это производит плохое впечатление и внутри страны, и вне страны. ...Я не знаю, как население этих губерний, хочет присоединиться к Украине?
Голоса: Хочет.
Сталин: А у нас есть сведения, что не хочет.
Голоса: Хочет, хочет.
Сталин: Есть у нас одни сведения, что хочет, есть и другие сведения — что не хочет…
…Голос с места: Вы говорили о «Днях Турбиных». Мы видели эту пьесу. Для меня лично и многих других товарищей (существует) некоторое иное освещение этого вопроса. Там есть одна часть, в этой пьесе. Там освещено восстание против гетмана. Это революционное восстание показано в ужасных тонах, под руководством Петлюры, в то время когда это было революционное восстание масс, проходившее не под руководством Петлюры, а под большевистским руководством. Вот такое историческое искажение революционного восстания, а с другой стороны — изображение крестьянского повстанческого (движения) как (пропуск в стенограмме)… По-моему, со сцены Художественного театра не может быть допущено, и если положительным является, что большевики принудили интеллигенцию прийти к сменовеховству, то, но всяком случае, такое изображение революционного движения и украинских борющихся масс не может быть допущено.
Голос с места: Почему артисты говорят по-немецки чисто немецким языком и считают вполне допустимым коверкать украинский язык, издеваясь над этим языком? Это просто антихудожественно...
Голос с места: ...Дело не в этом. Но вот, кроме того впечатления от «Дней Турбиных», о котором говорил товарищ Сталин, у зрителя остается еще другое впечатление. Эта пьеса как бы говорит: смотрите, вы, которые психологически нас поддерживаете, которые классово с нами спаяны, — мы проиграли сражение только потому, что не были как следует организованы, не имели организованной массы, и несмотря на то, что мы были благородными и честными людьми, мы все-таки благодаря неорганизованности погибли. Кроме впечатления, указанного товарищем Сталиным, остается и это второе впечатление. И если эта пьеса производит некоторое позитивное впечатление, то она производит и обратное впечатление социально, классово враждебной нам силы.
Сталин: Насчет некоторых артистов, которые по-немецки говорят чисто, а по-украински коверкают. Действительно, имеется тенденция пренебрежительного отношения к украинскому языку... Я могу назвать ряд резолюций ЦК нашей партии, где коммунисты обвиняются в великодержавном шовинизме.
Голос с места: Стало почти традицией в русском театре выводить украинцев какими-то дураками или бандитами. В «Шторме», например, украинец выведен настоящим бандитом.
Сталин: Возможно. Но, между прочим, это зависит и от вас. Недавно, полгода тому назад, здесь в Москве было празднество, и украинцы, как они выражались, созвали свою колонию в Большом театре. На празднестве были выступления артистов украинских.
Голос с места: Артистов из пивных набрали?
Сталин: Были от вас певцы и бандуристы. Участвовала та группа, которую рекомендовали из Харькова... Но вот произошел такой инцидент. Дирижер стоит в большом смущении — на каком ему языке говорить? На французском можно? Может быть, на немецком? Мы спрашиваем: а вы на украинском говорите? Говорю. Так на украинском и объявляйте, что вы будете исполнять... На французском он может свободно говорить, на немецком тоже, а вот на украинском стесняется, боится, как бы ему не попало. Так что, товарищи, от вас тоже много зависит. Конечно, артисты не будут коверкать язык, если вы их как следует обругаете, если вы сами будете организовывать вот такие приезды, встречи и прочее... Вы тоже виноваты. Насчет «Дней Турбиных» — я ведь сказал, что это антисоветская штука, и Булгаков не наш... Но что же, несмотря на то, что это штука антисоветская, из этой штуки можно вынести? Это всесокрушающая сила коммунизма. Там изображены русские люди — Турбины и остатки из их группы, все они присоединяются к Красной Армии как к русской армии. Это тоже верно.
Голос с места: С надеждой на перерождение.
Сталин: Может быть, но вы должны признать, что и Турбин сам, и остатки его группы говорят: «Народ против нас, руководители наши продались. Ничего не остается, как покориться». Нет другой силы. Это тоже нужно признать. Почему такие пьесы ставятся? Потому что своих настоящих пьес мало или вовсе нет. Я против того, чтобы огульно отрицать все в «Днях Турбиных», чтобы говорить об этой пьесе как о пьесе, дающей только отрицательные результаты. Я считаю, что она в основном все же плюсов дает больше, чем минусов. Вот что пишет товарищ Петренко: «Дни Турбиных»... (цитата не приведена). Вы чего хотите, собственно?
Петренко-Левченко: Мы хотим, чтобы наше проникновение в Москву имело бы своим результатом снятие этой пьесы.
Голос с места: Это единодушное мнение.
Голос с места: А вместо этой пьесы пустить пьесу Киршона о бакинских комиссарах.
Сталин: Если вы будете писать только о коммунистах, это не выйдет. У нас стосорокамиллионное население, а коммунистов только полтора миллиона. Не для одних же коммунистов эти пьесы ставятся. Такие требования предъявлять при недостатке хороших пьес — с нашей стороны, со стороны марксистов, — значит, отвлекаться от действительности.
Сталин: Я не считаю Главрепертком центром художественного творчества. Он часто ошибается... Вы хотите, чтобы он (Булгаков. — Авт.) настоящего большевика нарисовал? Такого требования нельзя предъявлять. Вы требуете от Булгакова, чтобы он был коммунистом — этого нельзя требовать. Нет пьес. Возьмите репертуар Художественного театра. Что там ставят? «У врат царства», «Горячее сердце», «Дядя Ваня», «Женитьба Фигаро». (Голос с места: А это хорошая вещь?) Чем? Это пустяковая, бессодержательная вещь. Шутки дармоедов и их прислужников... Вы, может быть, будете защищать воинство Петлюры? (Голос с места: Нет, зачем?) Вы не можете сказать, что с Петлюрой пролетарии шли.
Голос с места: В этом восстании большевики участвовали против гетмана. Это восстание против гетмана.
Сталин: Штаб петлюровский если взять, что он, плохо изображен?
Голос с места: Мы не обижаемся за Петлюру.
Сталин: Там есть и минусы, и плюсы. Я считаю, что в основном плюсов больше.
Каганович: Товарищи, все-таки, я думаю, давайте с «Днями Турбиных» кончим».
Вот так вот, тут, как говорится, ни убавить, ни прибавить, это документ. Я уже когда-то писал, что можно только провести параллели с современностью, которая тоже ярче всего показывает «демонов», которые гнездились и гнездятся, беспокоили и беспокоят душу прежних и нынешних «украинизаторов», и методы, которыми они боролись и борются с более талантливыми конкурентами. Нынешние профессиональные любители «нэньки» – как политики, так и деятели культуры и искусства – тоже ведь бьются за место под долларово-евро-гривневым солнцем и уничтожают своих конкурентов, обвиняя их в «непатриотизме», госизмене, предательстве и т.д. Они так же точно ездят жаловаться на «горькую судьбину». Только теперь уже не в Москву, а в Вашингтон и в Брюссель. Сейчас вообще кажется, что на планете не осталось места, где бы украинцы не пожаловались на то, что им плохо живется. Причем жалуются все и на всех. А дома проводят зачистки с кровью…
15 мая 2022 г. Москва. Владимир Скачко
